Интервью с Николаем Константиновичем Величко

Мой отец был служителем на протяжении долгих лет. Одними из наиболее ярких воспоминаний моего детства остаются многочисленные встречи с его друзьями, соратниками на ниве Божьей. Многие из них бывали в нашем доме. С некоторыми из них мы встречались, когда папа брал нас с собой в поездки. Эти люди остались в моем сознании своеобразными столпами веры.

Им выпала доля вести верующих вперед в очень трудное время, время жестоких гонений на Церковь Христову в СССР. Они не были совершенными. Но, ведя ко Христу Божий народ, эти братья стали Божьими инструментами для сохранения Церкви и передачи Евангелия следующему поколению.

Одним из таких служителей был Николай Константинович Величко, пастор независимой церкви ЕХБ в г. Киеве. Недавно Бог дал нам возможность поговорить.

— Приветствую вас, Николай Константинович. Прежде всего, благодарю за то, что согласились поговорить с нами сегодня. Для меня это особенно ценно.

В Послании к Евреям 13:7 (Вы, наверняка, помните этот текст) написано: "Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово..." И дальше сказано: "...и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их."

Общение с людьми, прожившими христианскую жизнь, жизнь служения, и особенно, испытавшими гонения, чрезвычайно ценно. Оно ценно для меня, для нынешнего поколения христиан и тех поколений, что придут вслед за нами. Поэтому я очень дорожу сегодняшним разговором и данной Господом возможностью.

Я знаю Вас давно, но, думаю, что большинство людей, читающих и слушающих, недостаточно хорошо знакомы с историей русско-украинского братства ЕХБ и с наиболее выдающимися ее представителями. Поэтому хотел бы Вас попросить рассказать немного о себе: кто Вы, откуда родом, как пришли ко Христу, как формировались Ваши отношения с Богом...

— Я хотел бы выразить своё удовлетворение тем, что могу быть в церкви, о которой столько слышал. Фамилия Коломийцев мне давно известна. Я имею в виду Алексея Ивановича. Также я наслышан и о служении вашей церкви.

Я узнал, что Киев является городом с наибольшим количеством людей, смотрящих и слушающих служения вашей церкви. Поэтому, тем более, мне приятно быть здесь.

Сам я – белорус. Моя родина – Брестская область. Мои родители, Константин Яковлевич и Степанида Михайловна, были членами Евангельской баптистской церкви. Поэтому я типичный ДВР-овец.

Они стали верующими в то время, когда Западная Белоруссия находилась под юрисдикцией Польши. Тогда в ней существовала определённая свобода: они получали журналы, литературу (эта литература стала и моим достоянием тоже).

Я как христианин формировался, почти как все дети верующих родителей. Мой приход к Богу не был одномоментным. Это был путь. Этот период особенно актуализировался на последних курсах обучения в Киевском политехническом институте.

Я никогда не был ни пионером, ни комсомольцем. Но из-за особых обстоятельств, как мне рассказывали впоследствии, меня хотели исключить из института. Но партийные органы института решили, что, поскольку я из Западной Белоруссии, то "надо дать ему шанс".

Я посещал богослужения центральной Киевской церкви. Моё созревание, личное, духовное, осознание своей греховности и нужды в спасении, в крещении проходило, в окружении хорошей молодёжной группы, где были и мои однокашники, и люди постарше, более опытные. В частности большую роль в моём становлении сыграл брат Косой Григорий Савич.

Кроме того я посещал незарегистрированную церковь в городе Орджоникидзе, нынешний Владикавказ. Из нее вышел такой служитель, как Маркевич. Молодёжь той церкви тоже оказала хорошее влияние на меня.

И вот в 1959 году я принял святое водное крещение.

Уполномоченным Совета по делам религии я не был допущен к крещению Киевской центральной церковью. Нас крестил в одном маленьком селе старенький брат пресвитер по имени Кирилл. В то время был такой порядок. Это следовало из инструкции, полченной ВСЕХБ.

Списки крещаемых должны были представляться пресвитером на утверждение уполномоченному Совета по делам религии. Он определял, кто должен принимать крещение, а кто не должен. Вот я был "не должен" принимать крещение, но принял. Так я попал в тайный список членов центральной церкви.

— То есть был список, о котором знали власти. И был ещё другой... двойная бухгалтерия...

— Да. Основной список –для властей. А лица, принимавшие крещение нелегально, не показывали.

— Это достаточно сложное время: активизация хрущовской волны гонений против церкви и верующих вообще. Наверняка, вам пришлось пережить преследования. Вы можете немножечко рассказать, что вам довелось перенести и как вы это воспринимали? Как вы относились к перспективе того, что вас будут гнать, лишать работы, может быть, посадят в тюрьму?

— Вступив в члены церкви, я и не предполагал, что через два года стану объектом преследований. Но так получилось. Хотел бы сразу оговориться, что мой опыт перенесения страданий очень скромный. Очень малый по сравнения со многими братьями этого периода, испытавшими несравненно большие притеснения, такими, как Антонов, Батурин, Храпов и т. д. Я был в заключении только один раз.

В 1966 году я был осуждён как один из руководителей "лесной" незарегистрированной церкви и приговорен к тем годам лишения свободы. Нас тогда пять человек судили.

Так случилось, что на скамье подсудимых помимо киевлян оказался и Бондаренко Иосиф. В то время он получал, по-моему, второй срок.

Разные были спектры этих переживаний. Например, увольнение с работы. Это я испытывал неоднократно. По религиозным убеждениям.

Обыски. Когда изымали всё, что имело какое-то отношение к моему служению. Изымали не только духовную литературу, но даже антирелигиозную.

— Свою, которую они же печатали?

— Свою. Объяснили это на суде тем, что эта литература неверно использовалась мною, поэтому и её надо было уничтожить. Обысков было, наверное, пять, шесть или больше на протяжение этих лет.

Товарищеские суды. Один из них – на мотоциклетном заводе. Мастером был. Там я впервые стал публичным человеком, потому что по природе был очень стеснительным. Может, те, кто меня знает сейчас, этому и не верят.

Когда меня впервые выставили перед сотнями людей, собравшимися в актовом зале мотозавода, мне, как верующему человеку, пришлось защищаться. Надо сказать, что это был неплохой опыт. Этот суд не достиг своей цели в плане воздействия на меня. Но благодаря ему я стал личностью, известной на всем предприятии.

Обо мне писали нехорошие статьи в газетах и многое другое. На работе закидывали разными вопросами, понижали в должности.

Квартирные вопросы. Всё это было...

— Как вы на это реагировали? Была обида? Злость? Страх? Не жалели, что пошли за Христом?

— Никогда не было мысли о том, чтобы поменять всё и не идти этим путём.

Обида? Обида, наверное, тоже, вряд ли, была. Но естественно боролся с чувствами, гнева, может быть...

— Чувства несправедливости...

— Да. Нелояльного отношения власти.

Что касается страха, не могу сказать, что я – смелый человек. Думаю, все люди испытывают страх. Но страх надо побеждать. Поэтому приходилось побеждать.

— Вы упомянули "лесную церковь". Расскажите немножечко об этом этапе вашего служения. Как я понимаю, какой-то период времени киевская церковь собиралась в лесу? Почему не в домах? Сколько это продолжалось? Как это было?

— Наш "лесной период" продолжался 13 лет.

"Лесной" означает, что всё тёплое время года, когда не было снега (ну, относительно тёплое), мы проводили богослужения под открытым небом. Зимой собирались в частных домах, квартирах. Это был особый подвиг со стороны людей, которые пускали нас к себе? потому что после каждого богослужения в общем-то надо было делать ремонт, ведь дом покрывался топом, влагой. Люди дышали, мебель надо было выносить.

— Сколько людей было тогда в церкви?

— В начале, в 1962 году, было мало, где-то человек пятьдесят. Но уже к 1963 году нас были сотни.

Это была интересная картина, когда мы съезжались из разных мест в условленное место. Там проводили служение, когда нас не трогали. Но были и такие моменты, когда нас усиленно искали. Поэтому мы могли менять место.

— Даже в лесу?

— Даже в лесу. Приходилось двигаться.

— В какие годы это было?

— Это 1962. 1961 – это было только начало. 1962 – открытые служения и до 1974 года, когда мы получили легализацию.

— То есть, фактически, вся история развития отделённой церкви в Киеве – это "лесной период"?

— Да.

— Когда вы стали служителем?

— В "лесной церкви" я долгое время не был рукоположен. В то же время я был в ядре церкви, в Братском совете.

Наши первые пресвитера – это братья Коваленко и Журило. Они имели добрый характер, привлекали молодых. Мы участвовали в проведении служений. Время было опасное, конечно.

Поскольку в то время в Киевской области и в соседних областях возникли десятки отделённых церквей, то были образованы Киевский областной и даже межобластной советы объединения. Хотя я не был рукоположенным служителем, я был выдвинут с подачи Винса на должность председателя и областного, и межобластного объединения, и потому участвовал в тот период в совещаниях Совета церквей в разных местах.

То есть я был в активном труде с 1961 по 1976 год, 15 лет. Но уже в 1976 году было совершено рукоположение, то есть намного позже. С того времени я и являюсь ответственным пресвитером Киевской церкви.

— То есть это уже, фактически, 39 лет?

— Да.

— Говоря о братстве Совета церквей и вашем участии в разных его встречах. Наверняка, у вас были личные беседы, больше, чем просто организационные, касающиеся развития общин. Кто из братьев, с которыми вам приходилось близко трудиться на этом этапе, оказал на вас наибольшее духовное влияние и почему?

Мы знаем сводки исторические: такой-то человек был арестован тогда-то, занимал такую-то должность, нёс такую-то ответственность... А вот их вера, их отношение к Богу, что вас впечатляло тогда?

— Это не один, не два брата... На начальном этапе это был один из старших друзей, брат Григорий Косой. А также Георгий Винс, который был популярным проповедником ещё до разделения, и их семья: позже мы стали близкими друзьями, жили по соседству. Ефим Тимофеевич Коваленко оказал также очень большое влияние.

Это был, действительно, умудрённый старец, много переживший, в том числе и узы. Он имел большой жизненный опыт. Его спокойствие, отсутствие суетливости, его вера и очень хорошее знание Библии (все решения и предложения он обосновывал именно Священным Писанием). Поэтому-то эти братья сыграли такую роль.

Что касается других братьев Совета церквей, не из Киева. Безусловно, знакомство с каждым, оно обогащало. Это брат Антонов. Он меня рукополагал вместе с Шапталой. Это тот же Крючков Геннадий Константинович, с которым я неоднократно имел возможность встречаться, контактировать в определённое время. На начальном этапе это был Алексей Фёдорович Прокофьев. Это братья Батурин, Храпов. То есть каждый из них, их верность, посвященность были как бы той планкой верности, к которой можно было стремиться.

— Возникновение отделённого братства сопровождалось самым крупным разделением в Евангельском братстве. Наверняка, оно имело определённые причины. Правильные причины, наверное. И оказало какой-то положительный эффект на жизнь Евангельской церкви в Советском Союзе.

Как бы вы оценили этот исторический эффект сейчас, с точки зрения прожитых лет? Какой общий положительный эффект движение Совета церквей оказало на дело проповеди Евангелия в Советском Союзе?

— Совет церквей возник не на пустом месте. Этому были самые серьёзные причины. Они заключались в том, что во времена Сталина был предпринят такой нажим, такая атака на Церковь (кажется еще в 30-х годах, по расчетам советского правительства Церковь должна была быть полностью уничтожена. И не только баптистская церковь). Но Бог вмешался определённым образом, и Церковь осталась.

Наступили военные годы. Произошло оживление. Второй нажим. Вторая попытка уничтожения Церкви была предпринята при Никите Сергеевиче Хрущёве, который, учитывая его волюнтаристский подход к вопросам руководства страной, объявил о том, что в течение 20-ти лет будет ликвидирована всякая организованная форма выражения религии.

И так Бог определил, что именно в этот период мне пришлось быть в церкви.

Союзы, руководившие, в частности, баптистским движением, оказались неспособным как-то противостать.

Причины? Можно рассуждать по-разному. Но, так или иначе, воля их была подавлена.

Когда под внешним нажимом были приняты определённые бумаги, инструкции о прекращении допуска детей на служения, крещения молодёжи, призывных проповедей, привлечения новых членов и многого другого, естественно, Церковь оказалась в критическом положении. Всё дело шло к свёртыванию Союза.

Поэтому я считаю, что возникновение движения Совета церквей сыграло исключительно важную роль в судьбах дела Божьего не только баптистского союза, но и вообще религии в Советском Союзе, общественной жизни. Потому что Церковь показала свою жизненность, неистребимость. "Врата ада не одолеют". Голос Церкви прозвучал. Враги дела Божья услыхали, что Церковь жива.

Естественно это вылилось в репрессии. Но, так или иначе, мы не можем представить судьбу дела Божьего в настоящее время без вклада движения Совета церквей.

— Совет церквей выдвинул очень хорошие цели изначально: освободиться от диктата правительства (атеистического тогда правительства), от вмешательства его в дела церкви. А это вмешательство осуществлялось тогда через официальный орган, объединявший служение поместных церквей, руководство ВСЕХБ. Со временем Совет церквей сам создал структуру, вполне сравнимую по своей жёсткости с конструкцией ВСЕХБ. Или, может быть, даже перещеголял. В чем причины такого поворота событий?

— Определение степени жёсткости – это, конечно, субъективное мнение. Создание такой централизованной иерархической системы руководства союзом я рассматриваю как отрицательный момент. Но я связываю это с личными качествами братьев, стоявших во главе союза, включая Крючкова.

Авторитаризм может постигнуть или развиться. И, к сожалению, это бывает у многих братьев. Поэтому я рассматриваю это как недостаток, который проистекает из их личных качеств, их менталитета.

С другой стороны иерархия, централизованность рассматривалась ими как средство для того, чтобы в условиях чрезвычайно жёстких гонений движение могло устоять. Этим прессингом оправдывалась и жёсткая структура, как то, что должно было противостоять усилиям властей. А они были многоплановыми в намерении уничтожить братство и все это направление.

— Пожалуй, здесь одна сложность вызывает наибольшие вопросы. Сама по себе централизованная власть, конечно, – сложное явление, но об этом можно еще рассуждать. Но смущает то, что для обеспечения этой вертикали использовались, так скажем, несовсем библейские, иногда откровенно нечестные методы, приводились аргументы, не являвшиеся, действительно, причиной того или иного действия, но помогавшие утвердить эту вертикаль. Почему же те, кто так сильно дорожил истиной, в таких ситуациях больше дорожил сохранением структуры?

— Поскольку вопрос задан вобщем, то на него, очевидно, и отвечать стоит общими определениями. Что касается отдельных фактов, я тоже усматривал несправедливость, пристрастность и т. д. Но каждый факт должен рассматриваться отдельно. Что касается общей оценки, мне кажется, Бог иногда судит нас, не только по самим фактам, но по тому, с каким состоянием сердца делает дело тот или другой человек. И мне хочется верить, что большинство смущающих фактов в поведении людей, допускавших несправедливость, были связаны с искренним убеждением в том, что они защищают дело Божье, чистоту Евангелия.

— А можно ли защищать чистоту Евангелия нечистыми методами?

— Естественно, нельзя. Но, я думаю, справедливый Бог все рассудит и все поставит на свои места, учитывая ситуацию и возможность этого человека увидеть или не увидеть, где что-то зашкаливает, а где находится в норме.

В общем-то, я согласен, что цель не оправдывает средства. Нечистые методы не могут предприниматься для защиты чистоты. Да и аминь во все времена. Но Бог будет оценивать примерно так, как написано в слове Божьем: "Ной был праведник в роде своем" или, как сказано о Давиде.

Если рассматривать их частную жизнь, в ней мы можем обнаружить негатив. В то же время Бог имел Свой взгляд. И я думаю, что Бог Ветхого Завета и Нового один и тот же.

— Говоря о том времени и о времени, в котором мы живем сегодня: когда, на Ваш взгляд, было труднее остаться верным Богу: во времена гонений или относительной свободы?

— Этот вопрос звучит невпервые. И обычно мы отвечаем, что в условиях свободы труднее сохранять верность, потому что, как говорит Исайя в 27 главе о левиафане прямобегущем и левиафане змее изгибающемся, змей и там, и там.

Сейчас есть те сложности, которых не было тогда. В то же время, когда я думаю о вероятности оказаться в прежних условиях, не сказал бы, что сохранить верность Богу в них было бы легче. Верность всегда требовала жертвы и подвига, во все времена.

— И всегда, наверное, были верные и готовые к подвигу люди, и те, кто отступал.

— Да, и в те времена, и сейчас равно есть те и другие.

— Еще один вопрос, связанный с Вашим служением в Киеве непосредственно. Известно, что в Украине количество евангельских верующих существенно больше, чем в России. Чем это объяснить?

— Вопрос интересный. Действительно, в Украине больше верующих. Я думаю причин этому много.

Что такое Россия? Россия – это страна, состоящая из множества народностей. Это Сибирь, Поволжье, там проживают люди разных национальностей. И поэтому когда мы сопоставляем Россию с Украиной, Украина – это все-таки страна одной национальности (с нюансами: западная и восточная). Россия же – многонациональная страна.

Второй момент: часть Украины длительное время находилась в составе разных империй, то есть Украина менее "советская", если хотите.

— Меньше пережили атеистического влияния?

— Да. Западные области, включая Ровенскую. Над ними были то Польша, то Австро-Венгрия и т. д.

С другой стороны, мне кажется, что Украина в составе Советского Союза была более благополучной: меньше пьянства, выше достаток. В России было больше пьянства и негатива с этим связанного.

— Чем это обусловлено?

— Россия всегда была беднее. Мне приходилось ездить в Россию в студенческие годы и рабочие годы. Я видел больший достаток в советское время на территории Украины, чем в России.

— Вы думаете, христианство повлияло на то, что Украина была богаче? Или тот факт, что она была богаче, повлиял на количество христиан?

— Мне трудно коррелировать эти понятия. Но я бы не сказал, что Украина была такой уж христианской. Не то что она не была христианской. Имеем, что имеем. Но вполне возможно, что исторические, экономические и другие факторы содействовали этому. Количество людей другого вероисповедания, в том числе.

— Наверное, сыграл роль еще и тот фактор, что, хотя Киев и Украина вцелом играли значительную роль, но центр атеистической власти все-таки был в Москве.

С какими проблемами по отношению к окружающему миру церковь в Украине сталкивается сегодня?

Мы пережили 90-е годы, их экономические сложности, позже сложности с ветрами учения, когда приезжали люди из разных мест с добрыми намерениями, но самыми разными представлениями о церковности и даже о христианстве. Сегодня Украина проходит через еще один сложный период. Что сегодня самое трудное для вас, как пастора церкви, и для вашей общины?

— Известный факт, что иностранные миссии, отчитывавшиеся по количеству уверовавших в России и Украине за годы перестройки, представляли цифры, превышающие население этих стран.

Я думаю, что Украина сегодня подобна (если отталкиваться от четырех видов почвы в известной притче Христа), почве "при дороге". Почве, по которой многие ходят.

Прошлось "Белое братство", кришнаиты, оккультизм и многие все еще продолжают ходить... Плюс разные культы, пришедшие из США, такие как мормонизм, харизматы особенно. Все потоптались. Кроме того сегодня идет оживление православия, как религии.

Для нас, баптистов, тот факт, что православие в Украине немонолитно, наверное, сыграло положительную роль.

Последние два президента, Ющенко и Порошенко, говорят о том, что должна быть одна церковь. Вряд ли это будет положительным моментом для баптиских общин.

— Вы думаете это возможно?

— Я не верю, что это возможно, но усилия в этом направлении предпринимаются.

Наша главная проблема в том, что люди перестали слушать. Они, в своей массе, не хотят идти на богослужения. Оно по-прежнему рассматривается многими, как сектанство. В то же время важна роль такого мощного движения, как харизматия, которое как будто бы оцерквило огромное количество людей (но мне кажется, может, я ошибаюсь, большинство этих людей не испытало рождение свыше). Они были привлечены стилем служения, ничем не отличающемся от шоу. Форма рок-концерта делает такие богослужения доступными для многих. Это создает предпосылки к тому, чтобы серьезная духовная реформация, пробуждение украинского народа, имело место.

— Когда мы жили в Советском Союзе, церковь была в каком-то смысле изолирована от общества. Общество ожидало, что церковь умрет, а церковь не пыталась смешиваться с миром (или почти не пыталась).

Сегодня эта ситуация поменялась и в России, и в Украине, и в США. Какой, на Ваш взгляд, должна быть роль церкви в современном обществе? В какой степени церковь должна влиять на политические, социальные процессы?

— Я могу показаться слишком старомодным или фундаментальным, но я считаю, что место церкви вне стана (Евр.13:13:"Выйдем к Нему за стан").

Для того чтобы церковь могла оказывать влияние на общество, она должна быть святым народом, и она не может интегрироваться в современную безнравственную культуру, не имеющую ничего общего с Евангелием, с христианством. Церковь не может интегрироваться в мир в лице своих представителей в политике. Часто в своих беседах я приводил знаменитое высказывание Рейгана о том, что политика является второй древнейшей профессией, которая ничем не лучше первой.

Поэтому та идея, которую посылают либерально настроенные верующие даже среди баптистов, говоря, что мы должны быть представлены на всех уровнях властной пирамиды (местные органы власти, региональные, центральные, законодательные, исполнительные, правоохранительные), это ― неверный месседж. Это путь, которым пошла западно-европейская церковь в Великобритании, Голландии, Германии, в странах, сыгравших исключительную роль в движении Реформации.

Сегодня в этих странах катастрофа: повальное разрушение христианских церквей. Поэтому, я считаю, мы должны оставаться вне стана, вне политики.

Я хотел бы напомнить, что, хотя Яков Кузьмич Духонченко не был в нашем братстве, он был председателем Союза и однажды сказал мне такую фразу: "Замечательно, когда украинец становится баптистом, но плохо, когда баптист становится украинцем". Когда национальное выше отношений со Христом.

Для некоторых верующих это реальная опасность: во-первых, они – украинцы, во-вторых, – баптисты. Для меня все наоборот: во-первых, я – христианин, а уж потом – белорус, украинец или русский.

— Как же тогда церковь должна влиять на общество? Каковы Божьи инструменты?

— Я думаю, что если церковь будет состоять (и в этом у нас проблема) из людей активных, если хотите, ангажированных Христом, чтобы своей жизнью являть окружающему миру веру, использовать любые возможности, чтобы свидетельствовать, проповедовать – это настоящий путь влияния. Но не через политику.

Кстати, целый ряд евангелизационных точек открывались нами по такой несложной схеме: наши члены церкви начинали воскресные школы. Люди это воспринимали. И уже позже через детей возникали общинки взрослых людей.

— Те есть спасение душ, созидание церкви – это самое главное повеление, оставленное нам Христом.

— Это вопрос номер один.

— Вы прожили долгую жизнь и большую часть ее как христианин, человек, который лично познал и продолжает познавать Христа, более того, человек, который за это познание Христа должен был платить определенную цену. Каковы самые значимые уроки, вынесенные Вами за годы христианства?

— Самый большой опыт, самые большие уроки – это уроки смирения. Это требовалось, и когда я находился в узах, это требуется в церкви, и это главное, чему Бог учит.

Когда церковь состоит из людей, отличающихся друг от друга, то для того, чтобы нести служение, надо смиряться. Не надо становиться центром притяжения. Надо вести людей ко Христу, не к себе. Я думаю, что обязанность служителя в этом и заключается.

— Что было наиболее сложным для Вас, как для служителя? Вы в служении лет пятьдесят.

— До ликвидации советской власти сложно было найти ту границу, тот оптимальный уровень нашего присутствия в обществе, который не допустил бы зависимости церкви от внешних. И это требовало, поскольку мы были легализованы, и существовало много разных искушений в этом плане, главного: церковь в условиях гонения должна оставаться церковью, подконтрольной Христу.

В настоящее время самая большая сложность для меня – противостоять обмирщению церкви. Это главная обязанность и главное поле битвы.

— Как Вам удается это делать? Это очень серьезный вопрос...

— Я не могу сказать, что мне это очень удается, но я к этому стремлюсь. Это, действительно, сложнейший период для церкви, для будущего, и по этой причине, очевидно, я давно мог бы передать служение (у нас есть пресвитеры в церкви). Но я хотел бы, чтобы когда другой служитель станет ответственным за общину, он тоже мог противостоять обмирщению. Есть пресвитеры, но я хочу, чтобы они тоже менялись. Чтобы те, у кого нет четкого подхода к этому, все-таки могли противостоять. Сказать, что мы имеем в этом большие успехи, я не могу...

— Это о сложностях. А что самое приятное?

— Покаяние неверующих людей и духовный рост членов церкви и их семей.

— Когда небо радуется, тогда и служитель радуется.

И последний вопрос: что бы Вы посоветовали молодым христианам нашего времени?

— Я бы посоветовал известные слова Апостола Иоанна, записанные в 1 Ин. 2 "Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца".

Молодым служителям я хотел бы ответить словами нашего песнопения: "Жить для Иисуса, с Ним умирать, лучшую долю можно ль желать? Стоит смиряться, стоит бороться, стоит за это жизнь всю отдать". Такое мое пожелание.

— Спасибо Вам большое. Думаю, что Ваши мысли станут благословением, ободрением, и каким-то ориентиром, направляющему к служению – искреннему, полноценному служению Иисусу Христу, для многих людей.