Петр Болдырев: Мой путь к евангелию Христа

Мой путь к евангелию Христа

Это свидетельство написано по следам нескольких устных свидетельств, представленных мною в разное время в группах духовного роста и при личном общении в Библейской церкви "Слово благодати". Свидетельства эти вызвали значительный интерес. По предложению пастора церкви Алексея Алексеевича Коломийцева я постарался несколько углубить их и представить здесь в систематической форме единого письменного свидетельства.

Я не хотел ограничиваться описанием лишь внешних событий своего жизненного пути и включил некоторые важные внутренние, духовные и интеллектуальные стороны.

Моя молитва о том, чтобы Бог позволил моему свидетельству послужить тем его читателям, для которых, как и для меня быть может, подошло время чистосердечного самоанализа. Время, чтобы под водительством Духа Святого и в свете Слова Божия, еще раз осмыслить и переоценить свой собственный жизненный опыт на пути к Евангелию Христа.

"Отрезанный ломоть"

Я родился в Ленинграде, СССР (ныне Санкт-Петербург, Россия), за 4 с лишним года до начала Великой Отечественной войны. Мои родители были убежденными энтузиастами-комсомольцами 30-х годов. В 1937 г., когда мне не было еще и 7 месяцев, они оставили меня на попечение родителей матери и уехали на Дальний Восток строить коммунистический "рай на земле".

Мои дед и бабушка не были коммунистами. Напротив, они были православными верующими, крещеными еще до революции, но не исповедовавшими свою веру открыто из боязни сталинских репрессий. И если правы те психологи, которые утверждают, что фундамент характера и личности в целом закладывается в раннем детстве, то становится понятным почему я, получив в первые 5 лет жизни если и не последовательно религиозное, то уж, во всяком случае, не атеистическое воспитание, в дальнейшем никогда не принимал богоборческую советскую систему. Более того, считал ее одним из самых страшных воплощений мирового зла в истории. И противостояние этой системе ставил своим первейшим моральным долгом.

Так и сложилось, что чуть ли не с малолетства я чувствовал себя изгоем на своей собственной родине-мачехе, отверженным, "лишним человеком", или как окрестил меня однажды отец: "Сын – отрезанный ломоть"...

Ленинградская блокада

Дед, заменивший мне отца, был арестован в 1941 г., вскоре после начала войны, и погиб в застенках НКВД. Я любил деда, и его исчезновение породило горькое чувство оставленности и утраты; на него лишь накладывалась горечь последующих потерь.

Все 900 дней блокады Ленинграда (1941-1944) мы с бабушкой и ее младшей дочерью, моей тетей, провели в осажденном городе, отрезанном от внешнего мира, подвергавшемся почти ежедневным ожесточенным обстрелам и бомбардировкам.

По статистике, за время блокады от бомбежек, обстрелов, голода, холода, болезней, бездомности, преступности и произвола властей погибло более 2-х млн. человек. Но нас Бог миловал, и мы выжили. Но то, что нам пришлось пережить в эти страшные, на грани смерти, голодные и холодные годы, произвело глубокий надлом в моей еще неокрепшей, легко ранимой детской душе. В нее надолго вселился ужас от осознания того, на что способна "двуногая бестия" – человек. И это наряду с постоянным "запахом смерти", обострявшем восприятие своей конечности и обреченности. С гложущим чувством обнаженного одиночества на краю мрачной бездны, откуда на меня взирала уродливая безжалостная образина вечного небытия. Психологи называют такое духовное состояние "триединой тревогой судьбы и смерти, вины и осуждения, бессмысленности и пустоты".

Первое знакомство с Библией

Читать Библию (втайне от взрослых) я начал довольно рано – в 15 лет. И сразу, помнится, был захвачен величественной библейской панорамой творения мира по Божьему слову из ничего; негодовал на коварство змия-искусителя, врага рода человеческого, соблазнившего Еву; горевал по поводу грехопадения первых людей и изгнания их из Эдема; и начал уже догадываться, что не только Адам и Ева, но и весь род человеческий, включая меня самого, виновен перед Богом и осужден.

Но более всего меня потрясла богочеловеческая личность Иисуса Христа – Сына Божия и Мессии, прожившего безгрешную праведную жизнь на земле, ненавидимого за это лицемерными "ревнителями закона", оклеветанного ими и распятого под истеричные вопли одобрения заведенной Его палачами оголтелой толпы.

Отчетливо помню как я негодовал и скорбел по поводу этого бессмысленного преступления, которое я воспринимал как самое ужасное и отвратительное из всей массы преступлений, совершенных человечеством. И я чувствовал себя его непосредственным соучастником и поэтому мучился подчас доходившими до отчаяния угрызениями совести.

Но как далек еще я был в то время от понимания истинной сути Голгофской жертвы, воскресения и вознесения как окончательной победы над грехом – "жалом смерти"; и того ликования, которое это понимание может дать истинно верующей душе!

К несчастью, мое первое знакомство с Библией продолжалось недолго. Вскоре меня обнаружили, наказали, Библию изъяли. Вернулся я к Слову Божию лишь через 20 с лишним лет. А потом понадобилось еще 37 долгих лет, чтобы полностью осознать и оценить величие и благость Божьего плана спасения; подвиг, совершенный Его Единородным Сыном ради нас, грешников Потом сокрушиться и покаяться, и принять Христа как личного Спасителя, Искупителя, Заступника и Господа.

За "железным занавесом"

За эти 57 лет я закончил советскую среднюю школу (с двумя исключениями за нелояльность к советской власти); поработал с вольноотпущенными зэками на колымских золотых рудниках по месту начальствования отца; отслужил в Советской Армии; по настоянию отца учился в Ленинградском Военно-механическом институте (был изгнан за организацию студенческой забастовки); работал на различных работах, чтобы только выжить; несколько лет ездил по Советскому Союзу в геофизических экспедициях, на месте знакомясь с советской системой и ее главным продуктом – homo soveticus ("советским человеком") и его образом жизни; и, наконец, закончил (заочно) философский факультет Ленинградского Государственного Университета по кафедре истории философии.

На кафедре истории философии ЛГУ в то время сложилась на редкость либеральная обстановка. Выражалось это, прежде всего, в том, что с попустительства завкафедры был открыт доступ к первоисточникам западной и русской философской мысли, хотя и ограниченный. Это несколько скрасило марксистско-ленинскую тягомотину, которой до отказа были напичканы философские курсы, и которая до неузнаваемости искажала смысл того, что содержалось в философских первоисточниках.

Но продолжалась либерализация недолго. Партаппаратчики быстро пронюхали, что на кафедре что-то неладно и прислали из Москвы нового завкафедры с фамилией, соответствующей порученному ему делу, – профессор Волк. Его партзаданием было разогнать руководство и преподавательский состав кафедры и заменить их верными клевретами марксистско-ленинской догмы.

Старый завкафедры был уволен с "волчьим билетом" и вскоре покончил с собой. А моего (беспартийного) научного руководителя (впоследствии, после эмиграции, ведущего консультанта и комментатора по русской и западной культуре на американской радиостанции "Свобода") сослали на перевоспитание в Высшую партийную профшколу культуры. Меня же заставили трижды переписывать дипломную работу – от русского религиозного философа Владмира Соловьева до русских неокантианцев, а затем и до самого немецкого философа второй половины 18 в. Иммануила Канта. Но диплом я, все же, защитил.

Еще учась на 3-м курсе университета, я вступил в ленинградское подпольное диссидентское движение за свободу слова и вероисповедания, где вернулся, наконец, к систематическому изучению Библии и христианской богословской литературы.

Вспоминаю насколько тщательно агенты КГБ "пасли" наши диссидентские собрания. Они были буквально нашпигованы этими заплечных дел мастерами. Рука об руку с ними работали и те, кто был готов за чечевичную похлебку в любой момент заложить каждого из нас. Обычно мы знали этих соглядатаев в лицо, как бы они не старались выдать себя за диссидентов, и просто игнорировали.

В эти же годы я начал печататься в российской антикоммунистической прессе (самиздате). А в 1976 г., через год по окончании университета, наконец прорвался сквозь "железный занавес" между СССР и Западом.

"Обменная монета"

Эмиграция в те годы для таких как я была игрой ва-банк: или ты выигрываешь выездную визу на Запад, или все проигрываешь и тебя хоронят на долгие годы где-нибудь на архипелаге ГУЛАГ – "в местах заключения, не столь отдаленных".

Или, что еще хуже, объявляют тебя умалишенным и отправляют в психиатрическую больницу на "излечение" галипелидолом и другими препаратами и средствами, доводящими до состояния полного идиотизма, до неузнавания не только окружающих, но и самого себя.

Парадоксально, но в эпопее моей эмиграции мне помогло именно то обстоятельство, что хронологически мой "прорыв" на Запад совпал с пиком "холодной войны". Начинался очередной виток гонки вооружений. Намечалось расширение строительства советского Военно-морского флота. Целью было "догнать и перегнать" США в военном отношении, бросить ей вызов на морских и океанских путях. Ленинграду, с его гигантскими судостроительными верфями и заводами, отводилась в этом центральная роль.

Но для успешного строительства флота Союзу крайне нужна было западная валюта и технологии. В таких условиях сажать диссидентов, особенно ленинградских, советской номенклатуре было невыгодно. Это могло привести к серьезным дипломатическим осложнениям с Западом и срыву всего мероприятия. И поэтому Кремль решил, по согласованию с западными правительствами, не сажать в тюрьмы, но обменивать часть советских диссидентов на западное оборудование и "ноу-хау". Попал в эту "горсть" обменной монетой и я.

Так я "выиграл" Запад. С обшарпанным чемоданчиком в одной руке и старенькой пишущей машинкой "Москва" в другой убрался из негостеприимной моей отчизны сперва в Италию, а затем в США.

Семинария и тамиздат.

Сразу по приезде в США в 1977 г. получил казачью (моя бабушка была по происхождению казачкой) стипендию и стал студентом Свято-Владимирской духовно семинарии под Нью-Йорком. Ушел из семинарии через полтора года, ибо тамошняя учебная программа была построена не столько на изучении Священного Писания, сколько на толковании церковной традиции и святых Отцов церкви. Мне же хотелось, прежде всего, изучать основу основ – Библию.

Но и это еще не все. Главное то, что, как я вскоре понял, православие уделяет такое приоритетное внимание традиции и Преданию потому, что считает их еще одним, наравне с Библией, источником Божественного откровения. А это было уж совсем неприемлемо для меня. Ибо я был уверен, что нет и не может быть другого источника особого откровения, кроме Св. Писания.

Во время учебы в семинарии и после нее я продолжал печататься в эмигрантской прессе 70х-80х гг. (тамиздате) в русле советологии и идеологического противостояния тоталитарному советскому коммунизму. В связи с этим продолжал самостоятельное изучение западной и русской философии, древнегреческой мифологии, социальной и индивидуальной психологии, экономики, истории, структурной лингвистики, и так называемого "экзистенциального" направления западного протестантского богословия, особенно П. Тиллиха.

Состоял в редколлегии одного из крупных эмигрантских журналов. После распада СССР опубликовал в 1993 г. сборник избранных статей под названием "Уроки России". Эта публикация открыла мне дверь в международный писательский PEN клуб (писатели в изгнании), членом которого я был 17 лет.

Философия бессознательного

Покончив с советологией, я сосредоточился на изучении психоанализа. Почему я выбрал именно психоанализ из всего набора тех дисциплин, которыми ранее занимался? На это было, по крайней мере, 4 основных причины. Я останавливаюсь на них несколько подробней, так как психоанализ сыграл особую роль в решении тех духовных и интеллектуальных задач, которые стояли передо мной в то время.

Первой причиной являлось то, что теорией психоанализа я занимался давно – еще с ленинградского диссидентского движения. Психоанализ тогда был запрещен в СССР и объявлялся "буржуазным извращением". Но чем рьяней советские цензоры "гнали" психоанализ, тем больший интерес он вызывал в диссидентских кругах. Американский консулат подбрасывал нам психоаналитическую литературу, и мы ее интенсивно изучали.

Психоаналитическая теория оказалась эффективным орудием, как в противостоянии марксистско-ленинской идеологии, так и в познании ее детища – homo soveticus. В дальнейшем я часто использовал психоаналитические выкладки в своих советологических статьях.

Второй причиной являлась сама природа психоанализа. Он не являлся экспериментальным методом исследования психики, это был чисто интеллектуальный, аналитический подход. Здесь, безусловно, сказалась моя философская закваска.

Философия тоже имеет дело главным образом с нашими интеллектуальными ресурсами, она есть познание разумом самого себя. В психоанализе же разница состоит лишь в том, что разум исследует не себя, а свою противоположность – подсознательные и особенно бессознательные слои психики. Но познание при этом остается все же беспримесно интеллектуальным, так что психоанализ можно назвать своего рода "философией бессознательного". Это и привлекало меня всегда в психоанализе.

Третья причина прямо вытекает из второй. Исследуя наше бессознательное, психоанализ оказывается довольно-таки действенным психотерапевтическим средством, ибо именно бессознательное является резервуаром наших комплексов, мифов, коллизий, страхов, тревог и т. п. Выводя их в сознание, "рационализируя", психоаналитический метод значительно ослабляет их внутреннее давление на нашу психику, достигая, таким образом, эффект "разрядки" психической энергии и катарсиса ("очищения") нашей психики. В этом и состоит его психотерапевтическое назначение.

И, наконец, четвертой причиной было то, что чем больше я вникал в психоанализ, тем больше я убеждался, что психоаналитическая теория – из всех известных мне психологических теорий – является наилучшим "зондом" для проникновения во внутренний мир отпавшего от Бога, безнадежно испорченного и погибающего человека, жертвы своего восстания против Создателя.

Кризис физический и духовный

Мои психоаналитические штудии оказались довольно успешными. В 1996 г. я был приглашен в Санкт-Петербург на представительную международную конференцию по 100-летней истории психоанализа в России. На конференции я прочитал свой доклад, который вскоре был напечатан в самом престижном в то время российском философско-психоаналитическом журнале "Архетип".

По возвращении в США я решил продолжать свою психоаналитическую "карьеру", уже выйдя из Американской философской ассоциации, членом которой был много лет, и сосредоточиться на исследовательской активности в рамках Международной ассоциации психоанализа, социума и культуры. Но мой жизненный путь, по Божьему волеизъявлению, неожиданно пошел в другом направлении.

Вскоре после возвращения из Санкт-Петербурга со мной случился сильный сердечный приступ, после которого пришлось вынести сложную операцию на открытом сердце с последующим тяжелым и длительным выздоровлением. Как и во время блокады, по Божьей благости я выжил, но вернуться после этого к психоанализу я был уже не в состоянии.

Подобно многим, прошедшим через такую же операцию, я стал испытывать периодические приступы глубокой посттравматической депрессии, которые подчас мешали исполнению даже повседневных бытовых обязанностей. И поэтому все мои усилия теперь были направлены на избегание этих депрессивных состояний.

Стоицизм

Поначалу я ухватился за поэзию и стал не спорадически лишь, как раньше, а более–менее регулярно писать стихи. Но стихосложение, по своей природе, это всего лишь метафорическое, эстетическое упражнение. И хотя, как правильно говорил Кардуччи:

Царить в стихе метафора должна.
Ее владение и радостно, и стройно.
И, вымыслом рожденная, она
Прозванья высшей истины достойна

но "истина" эта остается здесь, опять же, всего лишь метафорической, иносказательной, обращенной прежде всего к чувству, воображению, а не к дискурсивному разуму. И как таковая, она не способна была предоставить мне ту сильную рационализацию, которой я лишился, оставив психоанализ и все те предметы, которыми занимался до него. П оэтому я оставил поэзию. как основное занятие, и обратился к стоицизму, пытаясь выработать в себе стоическое отношение к жизни и тем самым "расправиться" с депрессией.

Со стоицизмом я был знаком давно – еще по моим философским занятиям в университете и после. Я знал, что стоицизм, как философско-этическая доктрина, уходит своими корнями в Древнюю Грецию и Древний Рим. Популярен он и до сих пор. Его даже рассматривают иногда как альтернативу христианской этике. Суть стоицизма сводится к так называемой атараксии (греч.) или резиньяции (лат.).

Атараксия как отношение к жизни – это отказ от попыток определять и контролировать свою собственную судьбу. Моя свобода ограничена лишь моим отношением к тому, что со мной происходит. Единственно, что мне необходимо – это постараться выработать в себе способность принимать все перипетии бытия, как есть – хладнокровно и невозмутимо. "Чему быть, того не миновать". Ничто не должно выводить из равновесия и ввергать в отчаяние. Основной моей добродетелью должна быть не свобода, а сила воли. Если хочешь вести достойную и добродетельную жизнь – знай, что находится под твоим контролем, а что нет. Еще древнегреческий философ Эпиктет говорил: "Смерть неизбежна, но ты способен избежать страха смерти". Преодолей этот страх, и ты сможешь достичь душевного мира и гармонии.

Такова, вкратце, этика стоицизма, на которую я пытался опереться, борясь с депрессией.

Удалось ли мне добиться успеха, стал ли я "стоиком"? Скажу прямо, не стал. Не хватило силы воли? Может быть. Но главное было в том, что путь стоицизма шаг за шагом представлялся мне все более пессимистичным и попросту бессмысленным. Может быть, я и способен преодолеть страх смерти. Но я остаюсь бессильным перед самим фактом смерти. И от этого факта за стоицизм не спрячешься.

Ибо одно дело, скажем, избавиться от страха не сдать экзамен, и все равно провалиться. Другое дело, избавиться от страха смерти, и все равно умереть. Провал на экзамене – еще не конец всему; смерть же (для стоика) – это именно конец всему.

Стоицизм, таким образом, – это не выход из положения, но лишь намеренный, сознательный самообман. И спасение – не от страха только, а от самой смерти – нужно искать в другом месте. И мне было ясно где.

Ведь стоицизм – это продукт дохристианского (или внехристианского) отношения к жизни, антитеза христианству. Стоику, не знающему Спасителя Христа, действительно, некуда деваться, кроме как смиряться перед судьбой. Но я-то ведь христианин! И избегать страха смерти путем стоической (или любой другой) рационализации мне не надо. Я должен идти путем спасительной веры в благодать Божию, явленную мне в Благой вести Сына Божия Иисуса Христа.

А это значит, что нужно ограничить необоснованные притязания моего разума на безграничное знание, отказаться от любых философских, психоаналитических, стоических и прочих соблазнов, совершить мужественный "прыжок веры". Решительно повернуться (точнее, вернуться) к Священному Писанию и сделать Библию поистине настольной Книгой, а самого себя – человеком Книги.

Это и стало, примерно с 2002г., моей основной "послестоической" задачей, решение которой, однако, тормозилось двумя факторами.

Жизнь "по ту сторону любви"

Первым из этих факторов была работа на федеральное правительство в Монтерейском Военном Институте Иностранных Языков. Там с 1981г. я преподавал русский язык и историю, параллельно издав пару учебников по советской истории и экономике.

Работа на износ: программа была исключительно интенсивной, преподавание велось так называемым методом "погружения в иностранный язык". Все это требовало массу времени и изнурительного труда.

Лишь по выходе на пенсию в 2007г. я смог полностью посвятить себя систематическому изучению Библии и регулярному хождению в местную американскую баптистскую церковь консервативного, даже фундаменталистского, направления. Вскоре после этого вступил в члены "Интернационального Братства Баптистов-Фундаменталистов" (FBFI).

Второй фактор, препятствующий мне глубоко погрузиться в исследование Библии, коренился в моей семейной биографии. Как я уже упоминал, с 7-месячного возраста я не жил с родителями, они меня не растили и не воспитывали. Я был для них во многом persona non grata – чужим, нежелательным. А как диссидент – и опасным для их благосостояния человеком.

Дед, заменивший мне отца, погиб, когда мне не было и 5-ти лет. Бабушка, хотя и очень заботилась о моём материальном благополучии, не могла дать истинной материнской любви. Ее сердце уже принадлежало своим детям, особенно младшей дочери, – сестре моей матери и моей тете, – личная жизнь которой сложилась очень несчастливо. Так что я с малолетства не знал, что такое настоящая родительская, особенно материнская, любовь.

С одной стороны, это было хорошо. Я жил отдельно и не испытывал влияния моих родителей-атеистов. Иначе я мог бы разделить участь моей сестры, которая, наоборот, всегда жила с папой и мамой, уже в 18 лет вступила в компартию, сделала блестящую карьеру врача-кардиолога в самых престижных номенклатурных больницах Ленинграда, но, к несчастью, осталась в стороне от веры в Бога.

Но, с другой стороны, обделенный материнской любовью, я вырос во многом неприкаянным. Меня преследовало чувство одиночества и отчужденности. А временами я вообще терял веру в любовь как таковую, не верил, что я достоин любви и когда-нибудь и кем-нибудь буду любим.

Это неверие порождало душевный раскол и надлом. Как известно, наши чувства по природе своей амбивалентны ("смех сквозь слезы", к примеру). И поэтому даже тогда, когда я терял веру в любовь, я продолжал ее искать, в глубине души не веря в успех этих поисков. И если я что-нибудь и находил, это, в лучшем случае, были лишь суррогаты любви. И чем больше я довольствовался этими суррогатами, тем больше возрастала моя жажда подлинной любви. Чем больше была жажда, тем труднее ее было удовлетворить. И тем сильнее становилось чувство неприкаянности, отверженности, оставленности – чувство жизни "по ту сторону любви".

Круг, таким образом, замыкался, доводя меня до отчаяния, и возникали мысли о необходимости прекратитьэту бесплодную гонку. Необходимо обратиться к поиску любви в другом месте: в мире Горнем, в Царстве Божьем и в Сыне Божьем.

Но, чтобы обратиться к такому поиску, необходима была, как и в случае отказа от стоицизма, спасающая вера. И переориентация на истину, явленную в Писании. Для этого необходимо было время.

И когда Бог достаточно укрепил меня в вере, я нашел, что искал. Нашел праведную и бескорыстную, безотносительную и жертвенную, благую Божью любовь агапе.

"Бог есть любовь"

Наконец-то в моей жизни сошлись концы с концами. Наконец-то я преклонился не только перед суверенной святостью, могуществом, всезнанием, праведной справедливостью и совершенной красотой Бога – Создателя и Вседержителя всего, что Им создано, – и нет ничего, что было бы не Им создано...

Наконец-то не только Иоанново "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... И Слово стало плотью и обитало среди нас..." вошло в мое сердце, но также "Бог есть любовь".

И вместе с этим пришло понимание того, что хотел выразить Блаженный Августин в словах "Уверуй, чтобы понимать": понимать и принимать Истину, которая лежит в основе Божьей любви, и которую приносит с собой воплощенное Слово; мудрость, которую я раньше слишком часто обменивал на знание (а знание – на информацию). Ту мудрость, для обретения которой необходимы определенные жертвы, на принесение которых ты должен быть готов.

До этого же я напоминал себе одного испанского мистика, о котором упоминает Джон Мак-Артур в своих Комментариях к Новому Завету. Этот мистик свидетельствует, что Христос являлся ему три раза и всякий раз повелевал ему взять и нести свой крест. Два раза мистик отказывался, говоря, что это ему не под силу. Но на третий раз Христос просто возложил крест мистику на колени, и тому ничего не оставалось делать, как взять его и понести.

Отныне я – лишь инструмент...

Нечто подобное случилось и со мной (за исключением того, что я никогда не был мистиком).

После Рождественского богослужения в 2008 г. я вышел в фойе церкви и взял домой один из лежащих там дисков с проповедями. Я взял этот диск случайно, просто потому, что мне понравилось заглавие проповеди: "Somewhere Forever" ("Где-то там навсегда"). При прослушивании я понял, что это традиционная проповедь о Голгофе, искуплении и спасении. В ней, в частности, была такая иллюстрация.

"Представьте себе, – говорил проповедник, – что вы нарушили правила вождения, что привело к серьезной аварии, и вас вызывают в суд. Суд признает вас виновным. Вы, в свою очередь, также признаете себя виновным и раскаиваетесь. Судья назначает вам соответствующее наказание и приговаривает вас к уплате штрафа на сумму, которая грозит вас разорить. Подавленный, вы собираетесь покинуть зал суда, как вдруг слышите голос судьи, предлагающего вам подойти к его столу. И когда вы подходите, он вам говорит следующее: "Я обязан был наказать вас по всей строгости закона за совершенное вами преступление. Но с самого начала я проникся к вам симпатией и сочувствием. И сейчас, после того как вы признали свою вину и покаялись, вам не придется самому платить по счетам. Я уплачу за вас все, что вы должны по приговору". И с этими словами он протягивает вам свой персональный чек ровно на сумму присужденного вам штрафа. Изумленный, но радостный и благодарный, вы, чувствуя себя спасенным, покидаете зал суда".

Эта незатейливая, несколько надуманная иллюстрация неожиданно произвела на меня ошеломляющий эффект. Она высветила мне то, что я уже знал до этого, но знал только теоретически: евангельскую доктрину о "судебном", "юридическом" характере нашего спасения по Божьему вердикту, и исключительно sola gratia – по благодати Божией. Сейчас эта доктрина вошла в мое сердце и стала неотъемлемой его частью.

Случилось нечто необычное. Во мне словно сломались какие-то барьеры, открылся какой-то особый канал восприятия, вспыхнул свет, и в словах этой иллюстрации я услышал слова самого Христа, обращенные ко мне лично: "Ты – законченный, безнадежный грешник. Без Меня тебе нет оправдания. Посмотри на Голгофский крест. Только через то, что Я сделал для тебя, сможешь ты осознать как весь трагизм своего положения, так и великую Божью любовь к тебе. Сокруши свое сердце, покайся, прими Меня и следуй за Мной. Я – твоя единственная надежда, ибо Я – твой Спаситель, Искупитель, Ходатай и Господь. Ты омыт Моей святой кровью, и если ты уверуешь в Меня и пребудешь во Мне, ты получишь прощение, получишь свободу, восстановишь общение с Богом, обретешь жизнь вечную и праведную во славу Божию в Царственных чертогах Моего Небесного Отца".

Эти слова ударили меня как молнией, с ними пришло озарение, блеснул первый луч раннеутреннего солнца. И я упал на колени и со слезами в горячей молитве умолял Господа услышать меня, простить все мои беззакония, стать моим Пастырем и принять меня в Свою Семью.

И здесь, потрясенный, я вдруг почувствовал и осознал, что я прощен, что мне даровано спасение, что я крещен Духом Святым, и отныне я часть святой Семьи Христовой, рожденное свыше дитя Божие. И это навечно, и никто никогда не отлучит меня, не отнимет то, что даровано мне по Божьей воле, благости и любви.

А после потрясения снизошла на меня великая радость, всепоглощающее ликование, которое я излил в стихотворении "Иду Твоим путем" (впоследствии я прочитал его на одном из собраний моей группы духовного роста). В нем, среди прочего, было такое свидетельство моей принадлежности Спасителю:

Отныне я лишь инструмент
Твоей любви и благодати,
Раб Божий, Господа агент,
Солдат святой Христовой рати.

В этих строчках, как и во всем стихотворении, я выразил свое новое восприятие веры. Моя вера, сама по себе, – это лишь стремление к вере, это только преддверие спасения. Ибо вера без дел мертва.

Но это не мои дела, а дела Христа. Только они могут быть основой моего оправдания, так как только они относятся Богом в счет моего спасения. Дела Христа и являются содержанием моей веры, делающим ее верой спасающей.

Иными словами, истинное спасение предполагает, что моя вера должна стать его инструментом и привести меня к активному пребыванию в ее объекте – во Христе, Сыне Божием, и Его делах.

Или, еще определенней, к пребыванию в Христовой, вмененной мне, праведности, которая является основой моего оправдания. Плодом которой являются дела веры, принадлежащие процессу моего освящения.

Так началась моя внутренняя трансформация. Теперь моей целью было стать таким, каким меня хочет видеть Бог, жить согласно Его воле и ценностям, шаг за шагом уподоблять себя с природой Спасителя. Одним словом, свидетельствовать, что с момента нового рождения процесс моего освящения, действительно, стал сущностью моей жизни.

Моя поместная церковь – где она?

Но наряду с этим я отчетливо понимал, что быть во Христе – это значит быть в Теле Христовом, в Его Церкви. И не только в невидимой, но и в видимой, состоящей из конкретных поместных церквей. И нужная мне поместная церковь должна быть vere corpus – истинным Телом Христовым, бескомпромиссно библейской, и к тому же, русскоязычной. Ибо мой опыт посещения англоязычных церквей показал, что для меня только русский язык является тем скальпелем, посредством которого Слово Божие пронизывает меня насквозь. Ведь недаром же одним из важнейших шагов Лютера как реформатора был перевод Библии на родной немецкий язык.

И я усиленно принялся искать мою поместную церковь – не от мира сего, но взятую из среды этого мира. То духовно-телесное единство детей Божьих во Христе, которое сплавлено нераздельно единой Благой Вестью, общей любовью Господа к ним, их ответным поклонением и любовью к Богу.

Ибо я был уверен, что только в такой церкви – Невесте Христовой – я получу желанное сочетание веры и пребывания в Спасителе, смогу полнокровно служить Ему, участвовать в созидании Его Церкви, в распространении Благой вести, в вознесении к Нему совместных молитв; а также словословить Его в песнопениях, любить и служить моим братьям и сестрам по вере так, как нам это заповедано нашим Первосвященником.

Мак-Артур и историко-грамматический подход

Начал я поиски своей церкви с поездки в Сакраменто (штат Калифорния), во Вторую Славянскую церковь евангельских христиан-баптистов. Вернувшись, принялся за поиски в Интернете. Изучив сайты 33-х русскоязычных баптистских церквей в Америке, я остановился на последнем. Это был сайт Библейской церкви "Слово благодати" (БЦСБ) в г. Бэттл Граунд (штате Вашингтон).

К этому времени я уже не раз побывал на сайте церкви Джона Мак-Артура в г. Сан Велли (штат Калифорния), слушал его проповеди, которые даже по-английски звучали для меня как откровение. Это было абсолютно адекватное раскрытие Библейской истины без малейшего Ее искажения, без малейшей примеси чего-либо, идущего извне. Проповедник хорошо понимал, что Слово Божие совершенно, и нет необходимости что-либо прибавлять к нему или убавлять.

Читая Писание, я всегда существенно нуждался в комментариях к тексту. И когда, наряду с проповедями, я познакомился еще и с библейскими комментариями Мак-Артура, особенно к Новому Завету, я с радостью убедился, что они написаны по тому же принципу, по которому составлены его проповеди. Это был, так называемый, экспозиционный метод толкования, основанный на историко-грамматическом подходе. Последнее мне особенно импонировало в силу моих многолетних занятий историографией и структурной лингвистикой.

Но главное, все же, было не в этих занятиях. Еще ранее, когда я читал работы западных экзистенциальных теологов, меня всегда настораживали и даже шокировали призывы некоторых из них (например, Рудольфа Бультмана) "демифологизировать" Новый Завет, чтобы сделать его релевантным для современности. Исключение, по их мнению, представляло только то, что Бог говорит через Иисуса Христа, посредством чего, следовательно, мы "прорываемся" сквозь завесу мифологии к истине. Историко-грамматический подход бросает вызов идее "демифологизации" Нового Завета и ее опровергает.

И это само собой разумеется, ибо история (историография) и миф (мифология) друг друга взаимно исключают: история антимифологична, миф – антиисторичен. История имеет дело с объективными событиями, помещенными в реальные пространственно-временные рамки. Миф же имеет дело с субъективными продуктами нашего воображения, помещенными в вымышленные пространственно-временные рамки. Таким образом, исторический подход к Писанию исключает наличие в нем мифов. И, соответственно, исключает необходимость его демифологизации.

Наряду с этим, грамматический подход к Писанию предполагает строгую логичность. Недаром еще совсем недавно классическое образование в западных университетах всегда ассоциировало грамматику с логикой.

Таким образом, в целом историко-грамматический подход представляет из себя сочетание объективности и логики, реальности и рациональности, исключающее субъективность и иррациональность.

Добавьте к этому еще и тщательное объяснение значений слов во всех 3-х основных аспектах: 1) этимологии, т. е. объяснения, из каких языковых корней слово произошло; 2) первоначального или классического значения слова и 3) наиболее употребляемого или современного значения слова, – и историко-грамматический подход поднимает себя на уровень идеального инструмента для толкования не только Нового Завета, но и всех текстов Библии.

Историко-грамматическое истолкование библейских текстов отвечает их богодухновенности и непогрешимости. Ибо Бог – Автор Священного Писания, не мифотворец и не капризный иррациональный "супермен". Бог Библии – это Логос, разум, "логика", Суверенный Вседержитель и рациональный Управитель созданной Им Вселенной, включая человеческую историю. И поэтому все, о чем и о ком говорит Библия, становится для нас не только предметом веры, но и осмысленного знания.

И вот пред нами проповедь...

Итак (возвращаясь к поиску церкви), каково же было мое удивление, когда на сайте БЦСБ я обнаружил ссылку на сайт Мак-Артура! После этого открытия я стал постоянным виртуальным посетителем и участником богослужений БЦСБ.

И слушая проповеди ее проповедников, уже по-русски, я все более убеждался, что в моих поисках подходящей для меня церкви я, наконец, попал в цель. Ибо эти проповеди были построены точно по мак-артуровскому образцу.

И это не удивительно, ибо, как я узнал из информации на сайте, эти проповедники прошли школу МакАртура и получили свои степени магистров богословия в семинарии при церкви, которой он руководит.

Именно это обстоятельство и Божья мудрость, в сочетании с самоотверженной, тщательной и длительной (часто по 20 часов, как признал однажды один из них) работой над проповедями, снабдили их замечательной способностью толковать библейскую истину так, что у меня, как и в случае с проповедями Мак-Артура, не оставалось ни малейшего сомнения в соответствии толкования подлиннику.

Казалось, само Слово Божие – стих за стихом, строка за строкой – обращалось прямо к моему сердцу. И я не сомневался, что не я один, но и многие другие верующие испытывают нечто подобное, внимая подобного рода проповедям, которые я не мог назвать иначе как величественным аккордом Богослужения, его подлинным триумфом.

С субъективной же стороны сила проповедей этих проповедников состояла, как я определил это для себя, в гармоничном сочетании присущих им от Святого Духа пяти ключевых качеств. Это:

1) Глубокая непоколебимая вера в непогрешимость и высший авторитет Писания;

2) Интимное проникновение в смысл и тайну Боговоплощения и Благой Вести;

3) Преданность Великому Поручению, возложенному на них по Божьему предопределению;

4) Высокая культура мышления, включающая в себя логическую ясность изложения, основанного на уважении к основному логическому закону непротиворечия;

5) Эффективность в использовании всего неисчерпаемого богатства русского языка (с нередкой отсылкой к греческим и английским аналогам русских слов, чтобы прояснить подлинный смысл последних).

И если добавить к этому несомненный природный талант проповедников, поставленный исключительно на служение Господу и созиданию Его церкви (по принципу:

Сам по себе талант природный
Плодов достойных не дает.
Лишь тот талант их принесет,
Кто по стезе богоугодной
С молитвой преданно идет.)

то и получалась та "гремучая смесь", которая, казалось, и мертвого способна была пробудить от гробовой спячки.

Такое искусство проповеди воспринималось мною как "искусство всех искусств", и я выразил это восприятие в моем стихотворении к 15-летию БЦСБ (июнь 2012 г.):

Да, проповедь! Здесь Дух Святой сплетает
Талант и веру пастора в их творческий союз.
Он Словом Божиим его осеменяет,
Искусством экспозиции обильно орошает,

И вот пред нами проповедь – искусство всех искусств!

Так и получилось, что чем дольше я присутствовал (виртуально) на богослужениях этой церкви, и чем дольше я слушал проповеди ее проповедников, тем сильнее становилось мое желание все бросить и устремиться в те края, где находилась эта церковь. Ибо мне уже было недостаточно быть дистанцированным участником таких замечательных церковных богослужений, я хотел стать их полнокровной, реальной частью.

Все дороги ведут в Рим

В феврале 2012 г., примерно через 8 месяцев после моего открытия БЦСБ, я послал туда первое из преподнесенных мною церкви стихотворений под названием "Внимая проповеди". Адресовано оно было – под собирательным личным местоимением "он" – ко всем проповедникам церкви. Вот это стихотворение:

Глаголом русским – мощным, верным –
Благую Весть толкует он.
Так глубоко и вдохновенно,
Что забываешь все кругом.

Христовой Правдой он сжигает
Гордыни яд в сердцах людей.
Неотразимо впечатляет
Его смиренье перед ней.

И Правдой этой пораженный,
Вникаешь всем ты существом
В то, что лишь сердцем сокрушенный,
Вернется грешник в Отчий дом.

Так с этой кафедры церковной,
Как глас Голгофского креста, -
Так страстно, сильно, благотворно,
Так смело, радостно, мажорно,
Неотвратимо, непреклонно
Зовет нас проповедь упорно
Припасть любовно и покорно
К стопам Спасителя Христа!

В ответ я получил от церкви благодарность за стихотворение и предложение помочь с устройством в случае, если мы приедем посетить церковь. На Пасху 2012 г. мы с женой приехали.

Реальность превзошла наши ожидания. Разница между компьютерными и действительными богослужениями была примерно такой же, как скажем, между смазанными приземленными картинами импрессионистов и яркими величественными фресками Микельанджело Буонаротти.

Встретили нас очень приветливо, и после утреннего собрания члены церкви Андрей и Наталья Чумовы пригласили нас на обед. На вечернем семейном собрании я вручил пастору Алексею мой подарок церкви – статуэтку коленопреклоненного молящегося человека – и прочитал свое стихотворение "Господь сказал".

Фактически, уже это первое наше посещение церкви сцементировало мое решение оставить насиженное за 27 лет местожительство в теплой Калифорнии и передвинуться на 700 с лишним миль к северу в довольно-таки прохладный Бэттл Граунд.

Но не пришло еще наше время, не явлена была еще "керигма" – весть и повеление от Бога, что настал наш час. Понадобились еще два визита (на день Реформации 2012 г. и на Пасху следующего года); всевозможные контакты с нашими вновь обретенными друзьями в церкви (особенно хочется упомянуть бывшего секретаря церкви Людмилу Стефанко-Юхимец и поблагодарить за ее удивительную сердечность, отзывчивость и понимание нашей ситуации); понадобилось еще много прослушанных нами проповедей, прежде чем "все дороги повели в Рим".

Большую роль также сыграло чтение статей и книг пастора церкви Алексея Алексеевича Коломийцева, регулярные видео-конференции с пастором-душепопечителем церкви Вениамином Портанским, изучение под его эгидой библейского курса "Бог и человек" и совместные с ним молитвы.

И особо хочу отметить мое прочтение напечатанной на блоге церкви "Моей Молитвы" А. И. Коломийцева.

Эталон молитвы

Алексей Иванович Коломийцев – почетный пастор БЦСБ. И подобно тому, как проповеди его сына стали для меня образцом проповеди, так и "Моя Молитва" стала для меня образцом и уроком молитвы.

Особое внимание привлекло то место в молитве Алексея Ивановича, где молящийся, признавая себя лишенным силы, беспомощным грешником, взывает к всемогущему, всесильному Богу, прося уделить ему частицу Его непреодолимой силы, дабы, уповая на нее, "употребить усилие и с верой и надеждой... восхитить Царство Небесное". Ибо Царство это не дается просто так, "но силою берется".

"Своевременное напоминание" – думал я, осмысивая эти слова. Ведь как часто мы, верующие, признавая (может быть с трудом и неохотно), что не бывает в этой жизни "бесплатного обеда" (there’s no free lunch). Тем не менее, мы хотим Царство Небесное получить задарма. Но должно быть ясно, что насколько же, насколько Царство Небесное дороже любого обеда (даже в самом изысканном ресторане), настолько дороже оно должно нам стоить. Об этом и напоминает нам "Моя Молитва".

Напомнили мне также слова из молитвы Алексея Ивановича молитву-борьбу Иакова с Богом, смысл которой для меня в том, что Иаков в ней как бы упрашивал и дорогой ценой упросил-таки Бога избавить его от эгоцентричной верткости и хитрости и смирить. И дать ему благословения. Чтобы после этого не он боролся с Богом, а Бог боролся бы за него и побеждал.

И еще одну молитву напомнили мне вышеприведенные слова из "Моей Молитвы". Напомнили письмо-молитву Лютера своему смертельно больному соратнику и другу. В этом письме Лютер именем Господа приказывал другу жить и пережить его самого. Ибо им обоим необходимо еще закончить великое дело реформирования церкви. Лютер умолял Господа дать умирающему силу веры в благодатную и непреоборимую Божью силу, чтобы быть способным совершить свое собственное усилие и победить в борьбе за жизнь. Далее Лютер выразил уверенность, что Бог не отвергнет его молитву, никогда не позволит ему услышать о смерти друга, ибо единственно, к чему направлены их усилия, все, что ими делается, делается исключительно во славу Божью.

И Бог действительно услышал эту молитву: друг Лютера выжил, жил еще 6 лет и пережил Лютера на 2 месяца.

Для меня жизнь и молитвы этих великих подвижников веры стали эталоном для тех многочисленных молитв, с которыми я обращался к Богу, прося Его благоволения и благословения на мой переезд.

Земля обетованная

Наконец, в апреле 2013 г. пришло долгожданное решение: настало время переезжать; кончается для меня длительный период испытания полной изоляцией и затворничеством, когда, чтобы сохранить духовное здоровье, я старался жить по принципу "ты лучше голодай, чем что попало есть; и лучше будь один, чем вместе с кем попало". Начинался, по Божьей воле, следующий, новый этап – время полной трансформации жизни по заветам Спасителя.

Однако сам переезд оказался нелегким. Дети были далеко, а мы с женой Дарьей, моим другом и помощником, уже "распечатали" к этому времени вторую половину восьмого десятка лет нашей скоротечной "посюсторонней" жизни. Но Бог нас не оставлял, мы всегда чувствовали Его невидимую руку.

Временами казалось, что ничего из этого предприятия не выйдет, все рушится. Но всегда в этих случаях Бог указывал мне в Священном Писании соответствующие наставления к принятию правильных решений, – и каким-то необъяснимым образом препятствия преодолевались, и все в конечном итоге складывалось в нашу пользу.

Очень помогли нам на этом трудном пути – своей поддержкой, добросовестностью и высоким профессионализмом – наши новые друзья из церкви: Яна Чумова и Илья Юхимец. Они помогали нам не просто потому, что это была их работа, но стараясь послужить нам как их брату и сестре в Господе. Для нас это было чрезвычайно ценно.

И вот в ноябре 2013 г., из церкви приехала большая группа братьев во главе с пастором Вениамином и перевезла нас вместе с нашим скарбом в Бэттл Граунд, в "землю обетованную", к нашей церкви.

"Бог оказался ко мне несколько благосклонней, чем к Аврааму" – говорил я себе, пытаясь найти хоть какую-нибудь, пусть самую отдаленную, библейскую аналогию моему переезду. Как и ему, мне было сказано: "Встань и иди!". И я пошел. Но если Авраам так и не завладел и клочком земли обетованной, то я, по Божьей милости, этот клочок получил.

Им была поместная Библейская церковь "Слово благодати", как видимый "клочок" невидимой, обетованной детям Божиим, Церкви Христовой...

Постскриптум. Читая Библию

Я перечислил много факторов, сыгравших роль в моем переезде. И сейчас, в заключение, я хотел бы еще раз подчеркнуть один из них: мое регулярное, неустанное обращение к Слову Божьему на всех самых крутых поворотах этого пути. Обращение, независимое от нехватки времени, усталости, недомоганий и всех прочих трудностей, препятствий и тревог.

Я читал Библию, ясно осознавая её ключевую роль в вопросе моего переезда. А оставаться без церкви было смерти духовной подобно. И я читал.

Поэтому, заканчивая это свидетельство, я хочу поднести моей церкви еще одно стихотворение, написанное как раз в апогее переезда. Называется оно "Читая Библию" и написано в виде монолога-назидания, обращенного автором к самому себе:

Перед тобою Книга книг,
В ней Слово всех ты слов читаешь.
Своей ты жизни краткий миг,
Читая, переосмысляешь.

Оставь сомненья позади,
Всем сердцем Книге сей отдайся.
Пророков ложных обходи,
Их идолам не поклоняйся.

За путь, за истину, за жизнь,
Что Книга эта завещает,
Душой и разумом держись –
Сам Бог тебе их посылает.

Молись: "Господь, в душе моей
Взрасти побеги зрячей веры,
И в вечный смысл Книги сей,
Как в храм святой, открой мне двери".

И я молился. И Бог внимал. И начав свой жизненный путь (и свидетельство о нем) с "заупокойной" ноты (memento mori, "помни о смерти"), я кончаю его сейчас на ноте "заздравной". На радостной, спасающей, осмысленной вере, что надо мной уже не висит дамоклов меч гнева Божия и осуждения, что я примирен со Всевышним, что я – чадо Божие в Его Сыне, что "жало смерти" теперь бессильно, что я искуплен, оправдан, свободен и спасен!

Март-апрель 2014 г. Петр Болдырев